Мозг во сне. Что происходит с мозгом, пока мы спим - Андреа Рок

О том, каким образом память влияет на сны, говорится в рассказах о сновидениях нейрофилософа Оуэна Фланагана, которые он опубликовал в своей книге «Спящая душа». Первый сон он помнит с пятилетнего возраста, второй записал в 48 лет:

Сон 1955 года: «За мной гналась стая волков. Я был до такой степени испуган, что не мог быстро бежать. Я проснулся, задыхаясь от ужаса, и даже не мог закричать».

Сон 1997 года: «Я участвовал в военных маневрах, которые проводило ЦРУ. Мое подразделение было крайне неудачно расположено по отношению к позициям противника, и мы были плохо вооружены. Мне было очень страшно. Я пытался объяснить своим товарищам — при этом все время прерывался на то, чтобы сходить посмотреть на свой автомобиль, в котором как раз ремонтировали сцепление, — что наши полуавтоматические ружья, нечто среднее между мушкетом и карабином М1, но без магазина, никуда не годятся. После этого я произнес антивоенную речь, в которой призывал не слушаться приказов правительства. Кто-то меня поддерживал, кто-то надо мной смеялся. Затем вдруг появился командир нашего подразделения, на нем была шляпа с пером и клетчатый шотландский килт, он держал оружие так, как будто не знал, как с ним управляться. Но он явно был нашим лидером. Я был удивлен и напуган. Я забрал у автомехаников свою машину, и они поздравляли меня с победой».

Анализируя составляющие сновидений, связанные с памятью, Фланаган указывает на то, что сон пятилетнего ребенка куда проще взрослой версии отчасти потому, что набор воспоминаний ребенка ограничен его небольшим опытом. Это типичный сон преследования, а в качестве преследователей его мозг выбрал волков потому, что как раз в этом возрасте он не раз слушал сказки о трех поросятах и Красной Шапочке. Сон же, который он видел в 48 лет, опирается на куда более богатые воспоминания, и в нем нашел воплощение опыт, полученный в разные периоды жизни. Его юность пришлась на период войны во Вьетнаме, и ему довелось и поучаствовать в антивоенных демонстрациях, и послужить в армии. Приходилось ему и ремонтировать автомобили, и, хотя в то время, когда он видел этот сон, он уже был университетским профессором, воспоминания о работе автомехаником также нашли воплощение в сюжете сна. «В обоих сновидениях мой разум соткал из воспоминаний, из прошлого опыта свои истории, — пишет Фланаган. — Но каким образом это произошло и почему разум сложил именно такие пазлы — вот что интересно». Фланаган добавляет, что эмоции, которыми были наполнены сны, в особенности страх, были активизированы миндалевидным телом, отвечающим за реакцию борьбы или бегства.

Наша ночная автономная обработка дневных событий включает в себя и элементы автобиографической памяти, которая в значительной мере влияет на нашу личность. То, что мы закладываем в автобиографическую память и как мы объединяем это с тем, что заложили в нее ранее, вносит свои коррективы в развитие того, что невролог Антонио Дамасио называет автобиографическим «я». Это ощущение «я» основано на прошлом опыте, но оно также позволяет нам представлять и планировать будущее. «Автобиографическое “я” всецело зависит от постоянной реактивации избранных блоков автобиографических воспоминаний, — говорит Дамасио. — Идея о том, что все мы постепенно создаем самих себя, свой имидж, то, что мы представляем собой физически и духовно, то, чему мы социально соответствуем, зиждется на автобиографической памяти, накопленной годами опыта и подвергающейся постоянной коррекции. Я считаю, что это самосозидание происходит по большей части неосознанно, как неосознанно происходит и коррекция».

Бо́льшая часть этой постоянной коррекции, перестройки автобиографической памяти и на самом деле может происходить во сне, за пределами нашего осознанного понимания, хотя наша «дневная» жизнь в огромной мере влияет на то, какие блоки воспоминаний выбираются для повторного проигрывания в качестве материала сновидений. «Похоже, что, когда мы спим, наш мозг отчаянно трудится, чтобы сохранить тот опыт, который мы пронесем с собою через всю нашу жизнь, — говорит Дэниел Шактер. — Важные события, о которых мы часто вспоминаем наяву, могут так же часто “проигрываться заново” во сне. Тот опыт, о котором мы наяву почти не вспоминаем, вполне возможно, и по ночам воспроизводится редко, а это тот путь, по которому события из памяти уходят».

Если память — это тот материал, из которого ткутся сновидения, то каковы правила, которыми руководствуется мозг, выбирая то, что следует подвергнуть «обработке сном», и каким образом эти события интегрируются в уже существующие воспоминания? В 1978 году Говард Роффварг и его коллеги по Медицинскому колледжу Альберта Эйнштейна провели эксперимент, целью которого было выяснить, каким образом и когда дневной опыт проявляется в сновидениях. Девятерым студентам выдали очки, отфильтровывавшие голубой и зеленый цвета спектра, поэтому все, что они видели, было окрашено в красноватые тона. Они носили очки не снимая от пяти до восьми дней подряд и постепенно привыкали к этому измененному миру.

Спали они в лаборатории, где у них снимали электроэнцефалограмму. Исследователи надеялись, что, окрасив все видимое в определенный цвет, они смогут проследить, каким образом мозг перерабатывает происходящее в сновидения, если испытуемые расскажут, когда и каким образом эта красноватая окраска возникнет в их сновидениях. Студентов будили в фазе быстрого сна, и примерно половина первых сновидений ночи действительно была окрашена в красное, но последующие сновидения были разноцветными. В следующие ночи окраска появлялась уже в более поздних фазах быстрого сна — также примерно в половине случаев, а сновидения, случившиеся в течение первого быстрого сна, уже были окрашены более чем на 80 процентов.

Исследователи предположили, что материал, из которого строились неокрашенные сны, был извлечен из воспоминаний, сохраненных до того, как студенты надели очки, но в некоторых случаях студенты рассказывали о появившихся в их снах событиях, которые происходили с ними до эксперимента, но которые все равно виделись в красном. Некоторые сны носили комбинированный характер: например, комната, в которой во сне находился студент, была обычной, а вот пейзаж за окном был красноватого оттенка. И всего лишь через день после того, как очки забрали и студенты вернулись к нормальному восприятию действительности, красный оттенок исчез из их сновидений. Все, чего добились этим экспериментом исследователи, — это вывод о том, что дневной опыт быстро проникает в сновидения в процессе, в который вовлечено сложное взаимодействие между недавним опытом и памятью.

В общем, хореография этого танца так и осталась тайной.

Одним из тех, кто пытался проникнуть в эту тайну, был Роберт Стикголд, доцент кафедры психиатрии в Гарварде. Стикголд разработал новый подход к мозгу, чтобы убедить его открыть свои законы: он исследовал те стадии сна, которые прежде мало интересовали ученых. В период засыпания мы обычно видим то, что называют гипнагогическими образами, — галлюцинаторные визуальные образы и ощущения, которые, в отличие от большинства сновидений, не связаны каким-то сюжетом. Стикголд заинтересовался этим феноменом более десяти лет назад, когда проводил отпуск в Вермонте. «Я целый день шагал по тропам и взбирался на скалы, — вспоминает Стикголд, — а когда лег спать, то увидел, будто я снова на горе, в одном особенно опасном месте, где мне пришлось буквально приклеиться к скале. Я пару раз встряхивался, отгоняя от себя этот сон, но каждый раз, начиная клевать носом, снова чувствовал, как руки мои вцепляются в скалу. Поздно ночью я опять проснулся и попытался, засыпая, вернуть те образы и ощущения, но не смог. А вот в самом начале ночи не мог от них избавиться». Он начал делать записи того, что наблюдал при засыпании — в тех случаях, когда у него были такие же четкие спонтанные повторы случившегося днем, и обнаружил, что это происходит, когда его дневная жизнь полна какими-то необычными событиями, например, когда он сплавлялся на плотах по горной реке или ходил под парусом в бурных водах.